25 июня 1903 года, родился Джордж Оруэлл

Учеба в престижном Итоне не сделала Оруэлла снобом, непрестижная служба в колониальной полиции не сделала его шовинистом. Такие люди идут путём Будды – отказываются от своих привилегий, чтобы понять жизнь и страдания тех, кто привилегий не имеет. Хотят свободы, равенства, братства для всех. Путь этот привёл Оруэлла к вере в социализм и надежде на него, к левым убеждениям, которым он не изменял никогда.

Тори-анархист

В молодости Эрик Блэр (потом он возьмёт псевдоним «Джордж Оруэлл») называл себя тори-анархистом. Что означало приверженность традиционным (английским) ценностям и неприятие того социального уклада, при котором неизбежны бедность, неравенство, несправедливость.

По рождению он принадлежал к аристократии, правда, обедневшей, «к нижнему-верхнему-среднему классу», как он сам выражался. Заработав в начальной школе стипендию, поступил в Королевский колледж в Итоне, самую престижную частную школу для мальчиков. Окончив Итон, в университет поступать не стал – стипендии он не заработал, а родители платить за учебу не могли. И он выбрал работу полицейского в Бирме, не самую престижную.

Полицейский Эрик Блэр держал себя просто и демократично, не как рukka sahib. Вытатуировал на всех пальцах колечки-обереги от пуль и укусов змей. Выучил бирманский язык, много общался с местным населением. Бремя белого человека он понимал как историческую вину, требующую искупления (в отличие от чтимого им Киплинга).

Он осознал, что такое ответственность, когда отвечал за безопасность почти двух тысяч человек. Узнал, как угнетаемые ненавидят угнетателя: и признал право за этой ненавистью. Увидел смертную казнь, и судья, выносивший смертный приговор, показался ему гораздо хуже преступника. Понял, что не только вожак может что-то диктовать толпе, но и толпа может заставить вожака поступать так, как ей хочется, — об это рассказ «Как я стрелял в слона», классическая иллюстрация для социальной психологии.

Прослужив пять лет, он заболел мучительной болезнью — лихорадкой Денге, после чего решил уволиться из полиции. Как он пишет в автобиографии, «уже тогда у меня было смутное сознание писательского призвания, но больше всего потому, что я больше не мог служить империализму, грабительский характер которого осознал». Его первый роман «Бирманские дни», рассказывающий о темных сторонах британского колониального владычества, был опубликован только в 1934 году, причем в США.

Несколько следующих лет жизни прошли под знаком Джека Лондона – писателя и социалиста, которым он восхищался (особенно книгой «Люди бездны», о жизни изгоев общества).Потом писатель объяснял: «…я сам хотел опуститься, оказаться на дне, среди угнетенных, быть одним из них и на их стороне против тиранов».

И он опустился. В 1928 году уехал в Париж, поселился в рабочем квартале. Правда, в Париже жила его тётушка, которая могла поддерживать его, н он старался справляться с жизнью сам. Одно из его занятий — мытьё посуды в фешенебельном отеле на rue de Rivoli.Тогда же он начал сотрудничать с журналом коммуниста Анри Барбюса. Писал об униженных и оскорбленных — о безработных, бродягах, нищих. Эта тема стала для него главной.

После полутора лет жизни на дне у него обнаружили туберкулёз, но болезнь не заставило его отступить. Вернувшись в Лондон, он и здесь жил так же — ночлежки, бродяжничество, одежда как у бездомного… Однажды специально устроил пьяный дебош, чтобы встретить Рождество в тюрьме – ему не хватало тюремного опыта! – но затея не удалась: его только продержали два дня в участке.

Итогом скитаний и лишений стала книга « Фунты лиха Парижа и Лондона»(1933), для неё он впервые использовал псевдоним «Джордж Оруэлл», чтобы знакомые его семьи не узнали о его образе жизни. Всё-таки семья была аристократической.

В 1936 году Клуб левой книги предложил Оруэллу написать о положении шахтеров на севере Англии во время депрессии. Он провёл настоящее социологическое исследование: спускался в шахты, обследовал дома, где жили шахтёры, беседовал с безработными. Всё это вошло в первую часть книги «Дорога на Уиган-Пирс»( 1937). Во второй же части он, называя себя приверженцем социализма, объяснял, почему социализм, который может обеспечить людям достойную жизнь, их отпугивает. Было найдено пять причин: инстинктивное презрение социалистов из среднего класса к рабочим; напыщенный, тяжелый язык, которым изъясняются социалисты; их сосредоточенность на политике и философии вместо таких простых вещей, как нормальные условия жизни и социальная справедливость; эксцентричность таких попутчиков социалистов, как феминистки и пацифисты; машинопоклонство. Конечно, его друзьям из Клуба левой книги это не понравилось — вторую часть издатель просто выкинул, а первую предварил корректирующим предисловием.

Испанский след

В июне 1936 года Оруэлл женился. А в декабре отправился защищать испанскую Республику от генерала Франко, которого поддерживали Муссолини и Гитлер. В Испанию он добирался через Францию, и в Париже познакомился с Генри Миллером. Будучи убеждённым пацифистом (и циником), Миллер сказал тогда, что ввязываться в чужую войну из чувства долга это «поступок идиота» А фантазии «насчет борьбы с фашизмом, защиты демократии и т.д, и т.д. – полный вздор». Тем не менее он подарил Оруэллу свою куртку — синий костюм, в котором тот был, для войны не годился .

В Барселоне Оруэлл был зачислен в ряды ополчения ПОУМ (Partido Obrero de Unificaci?n Marxista, Рабочая партия марксистского объединения). Её лидер Андреу Нин работал в Коминтерне, но после разгрома левой (троцкистской) оппозиции покинул Советский Союз. Ко времени создания ПОУМ (1935) он разошелся с Троцким напрочь, и всё же партия считалась троцкистской. Скорее всего, потому, что поумцы критиковали политические репрессии в СССР и самого Иосифа Сталина.

Оказавшись в демократической вольнице ПОУМ, Оруэлл по-настоящему поверил в социализм. «Мы жили в обществе, в котором надежда, а не апатия или цинизм, были нормальным состоянием духа, где слово “товарищ” действительно означало товарищество…Мы дышали воздухом равенства…»

Несмотря на слабое здоровье, Оруэлл мужественно переносил тяготы военной жизни. И храбро воевал — товарищи считали его бесстрашным и даже бесшабашным. «Он был такого высокого роста и при этом всегда стоял. Говоришь ему: “Да пригни же ты голову!” — а он себе стоит», — вспоминал капитан Бен Ленински. Часто над землянкой возвышались две мишени — красное знамя ПОУМ с серпом и молотом и Оруэлл. До поры до времени ему везло.

Провоевав четыре месяцев на относительно тихом Арагонском фронте, Оруэлл решил перейти в Интербригаду, чтобы попасть на Мадридский фронт. Там, считал он, шли настоящие бои. Но обстоятельства сложились иначе.

Оруэлл верил: все, кто сражается в Испании на стороне республиканцев, объединены одной идеей – победить фашизм. Однако события в Барселоне, происходившие в мае 1937-го, всё изменили. Тогда испанские коммунисты по указанию и под руководством советников из Москвы спровоцировали беспорядки, чтобы разгромить тех, кто отклонялся от генеральной линии – поумовцев, считавшихся троцкистами, и рабочих-анархистов. Это была операция НКВД, блестяще спланированная и проведённая — с точки зрения спецслужб. Но безусловно вредная — с точки зрения борьбы с франкистами. Свои били своих и, наверное, даже кричали при этом: «No pasaran!»

Все пять дней майских боёв Оруэлл провёл с оружием в руках. Теперь он был рад тому, что не успел перейти в Интербригаду .. После всего виденного он не мог «служить в части, контролируемой коммунистами. Это значило бы, что меня рано или поздно заставили бы выступить против испанского рабочего класса».

Он вернулся на Арагонский фронт, в ряды ПОУМ. Объяснял потом: «Бывают моменты, когда лучше драться и проиграть, чем вообще не вступать в драку». Вскоре его ранили – пуля снайпера, попав в горло, прошла в миллиметре от сонной артерии.

Пока Оруэлл лежал в госпитале, в Барселоне начались чистки. 16 июня ПОУМ объявили вне закона, исчез Андреу Нин. Как потом выяснилось, Нина подвергали пыткам, чтобы заставить признаться в грехах, которые оправдали бы репрессии против ПОУМ, но ничего не добились, убили, тело выбросили на улицу. Это опять же была операция НКВД под руководством Александра Орлова.

Дальнейшие события тоже развивались по сценарию советских товарищей. Начался процесс над руководителями ПОУМ, точное отражение московских процессов. Заподозренных в связях с ПОУМ или с анархистами людей бросали в тюрьмы, часто они просто бесследно исчезали. Тюрьмы были переполнены, «воздух был пропитан подозрениями, страхом, неуверенностью».

К этому времени в Барселону приехала жена Оруэлла Эйлин. Подвергая себя серьёзному риску, они навещали в тюрьме Джорджа Коппа, который «пожертвовал всем, чтобы приехать в Испанию и сражаться против фашизма». Более того: Оруэлл стал хлопотать, чтобы Коппа выпустили… Но их собственная свобода и жизнь висели на волоске: днём они изображали из себя богатых английских туристов, а ночью писали на стенах «Visca P.O.U.M.!»

Гнетущее впечатление оставляла пропагандистская кампания коммунистов. Так, после убийства Нина были запущены слухи, будто бы его освободили агенты гестапо. ПОУМ называли «тайной фашистской организацией, оплачиваемой Франко и Гитлером», и одновременно — «ставленником троцкизма в Испании». В ходу была карикатура: человек в маске ПОУМ с серпом и молотом, а из-под неё выползает свастика. «В последовавших боях погибло немало бойцов, которые так и не узнали, что газеты, выходившие в тылу, называли их фашистами, — писал Оруэлл. — Это простить нелегко».

В конце концов Оруэллу с женой удалось вырваться из Испании. В этой стране ему суждено было поверить в социализм и – разувериться в коммунистах, которые «превратились, под влиянием русских “советников”, в инструмент сталинских репрессий». Разочаровался он и в Республике: «Если фашизм означает подавление политической свободы и свободы слова, заключение в тюрьму без суда и т. д., тогда существующий в Испании режим является фашистским».

После Гражданской войны в Испании Оруэлл стал убеждённым, непримиримым антисталинистом. Тогда же он начал думать о сущности тоталитаризма. И не он один. То же произошло с другими иностранцами, которые приехали в Испанию защищать Республику, с Андре Мальро, Артуром Кёстлером, Францем Боркенау…

И Сталин, и Гитлер

Испанский опыт Оруэлла отразился не только в книге «Памяти Каталонии» (1938) и очерке «Вспоминая войну в Испании» (1943), но во всём, что он писал после. В своих левых убеждениях он был последователен, поэтому ничего не забыл и ничего не простил.

Самым опасным врагом демократии, помимо Сталина, был для Оруэлла Гитлер. Интеллект и креативность фюрера он ставил невысоко: «Это – застывшая мысль маньяка, которая почти не реагирует на те или иные изменения в расстановке политических сил». («Рецензия на “Майн кампф” Адольфа Гитлера».1940). Но говорить о человеке, которому подчинилась вся Германия, просто как о «крикливом берлинском пигмее» (Г.Уэллс) Оруэлл считал наивным.

Оруэлл говорит о магнетизме фюрера, о том, что в нём есть «нечто глубоко привлекательное». Использует сравнения, которые могут удивить: «У него трагическое, несчастное, как у собаки, выражение лица, лицо человека, страдающего от невыносимых несправедливостей. Это лишь более мужественное, выражение лица распятого Христа…» И совсем уж шокирующее : «Я готов публично заявить, что никогда не был способен испытывать неприязнь к Гитлеру». Хотя «убил бы его, если бы получил такую возможность».

Но главная сила Гитлера в том, что он в нужный момент предложил нации (вместо гедонистических радостей) «борьбу, опасность и смерть», и «вся нация бросилась к его ногам». То есть «Киплинг понял бы, чем притягивает Гитлер или… Сталин, хотя трудно сказать, как бы он к ним отнесся».

Известно, что политической моделью для романа «1984» (1949) служил не только Советский Союз, но и нацистская Германия. А в образе Старшего Брата присутствуют черты как Сталина, так и Гитлера. Но всё-таки Сталина там больше. Цитата: «На плакате было изображено громадное, больше метра в ширину, лицо, — лицо человека лет сорока пяти, с густыми черными усами, грубое, но по-мужски привлекательное».

Сдаётся, что к Сталину у Оруэлла было больше претензий, чем к Гитлеру. Прежде всего потому, что он работал над романом, когда Гитлер уже не представлял угрозы. Сталин же, напротив, находился в славе и мощи. А также потому, что Сталин, извратив и дискредитировав самоё идею социализма, оставался кумиром коммунистов разных стран.

О том, как возник и к чему пришел сталинский режим, Оруэлл рассказал в сказке «Скотный двор» (1945), которая считается «пародией на революцию». Но на самом деле здесь четко и определенно показано «предательство революции», как выражался сам Оруэлл, будучи носителем левых взглядов (ср. с работой Л. Троцкого «Преданная революция», 1936). Показан путь из объявленной «безграничной свободы» к осуществленному «безграничному деспотизму» (если по Достоевскому).

Но, конечно, Оруэлл не считал, что всё зло мира сосредоточено в России. Так, действие романа «1984» он поместил в Англию, «чтобы подчеркнуть, что англоязычные нации ничем не лучше других и что тоталитаризм, если с ним не бороться, может победить повсюду». А господствующую в Океании идеологию назвал «Ангсоцом».

Он считал, что «тоталитарная идея живет в сознании интеллектуалов везде», что, в отличие от простых людей, интеллектуалы амбициозны и фанатичны, считают себя вправе навязывать свои идеи миру. Если они служат идеологии, «в большинстве своем готовы к диктаторским методам, тайной полиции, систематической фальсификации».

В 1949 году, незадолго до смерти, Оруэлл передал своей давней знакомой Селии Кирман, работавшей в Отделе информационных исследований, список авторов, которых не стоит привлекать к антикоммунистической пропаганде, поскольку они симпатизируют коммунистической идеологии. Этот список был опубликован только в 2003 году и вызвал большой шум: Оруэлла называли доносчиком, стукачом и т.п. Особенно почему-то усердствовали российские критики. Меж тем ничего ужасного Оруэлл не совершил – он, как и всегда, поступил согласно своим убеждениям.

НА ГЛАВНУЮ БЛОГА ПЕРЕМЕН>>